БРАКОШИ
Игорь Вед, г. Сумы


     - Во чёрт! Что с моей башкой! Ох и дурак я, во дурачище, страх!
      Я открыл глаза, но по началу ничего не видел, хотел включить свет и хаотично дрыгал правой рукой, безрезультатно нашаривая выключатель. От таких активных движений кровь разгулялась по жилам, перед глазами забегали мерцающие огоньки на смольно-черном небе и чётко стал вырисовываться силуэт люстры. Ага, лежал я значит не на кровати, а на полу в центральной комнате, ибо ни в других комнатах моей хаты, ни в других хатах моего села люстр больше не было.
      Голова трещала по швам, а в ушах слышалось похоронное пение, хоронили скорее всего тёщу, судя по высоким тонам первого ряда и затяжному скрипу баяна. Лежал я в грязных бурках и фуфайке, хата не натоплена. "Сука, опять хату не натопила, пофигачила на блядки в соседнее село, ну я тебе вставлю, по самое не хочу, только вернись мне!"-пылала во мне голая злоба. Воротник на фуфайке нещадно погрызла какая-то тварь, по полу вытоптано и вымазано всё грязью, как будто сюда собака забежала. "Муська, ну тварюка! Будешь ты у меня неделю голодная сидеть, ни хрена жрать не дам,--на улице завыла Муська, но цепь по обыкновенью не ляснула, - во стерва, даже зад свой поднять лениться, нет бы хату охранять!"
      С трудом поднявшись на коленки я дополз до стола на кухне и обнял спасительную табуретку. Немного отдышавшись взобрался как скалолаз на стол и обхватил обеими руками допинговую пляшку: "Опа! Забыла спрятать!" Стакан стоял в серванте и тратить остаток драгоценного заряда сил без предварительной подзарядки не имело никакого смысла-с горла. Я запрокинул голову и влили живительной жидкости до минимального уровня. Перед глазами вновь замерцало ночное небо, красотища то какая!
      Мне почему-то невероятно захотелось узнать, где я чёрт его побери был вчера и чего делал, но бестолковка на отказ не хотела соображать. Бывает у меня такое, как переклинит: тут помню, а тут напрочь забыл, а бывает и такое, что помню, а вот на самом деле было или нет-этого и не помню. Приходится всегда быть на чеку и принимать зачастую вымышленное за действительное, а порой действительное за вымышленное-этого-то больше всего и боялся. Я ещё немного повысил уровень, и воспоминания начали понемногу приходить на ум.
     * * *
      Помнится, зашел ко мне Санька Зажлобный из Лескокрюжек-это вниз по течению от моего села и говорит мол, пора вновь на дело, новый заказ. Я поначалу отпираться стал, то ли от лени, то ли опять совесть заела. А Санька паренёк пробивной такой, не люблю таких страшно, и к деньгам жадный до невыносимости, и жизнь свою, и жену, и мать родную продаст по сходной цене, лишь бы предложил кто.
     - Чего тебе надобно? Не пойду я сегодня, да и чего ты приперся сюда, в Лескрюжках места мало что ли?
     - Так там это, рыбнадзор зачастил.
     - А страшно стало?
     - Да нет, чего боятся то, просто они тоже своё рвут да мы на себя одеяло тянем, вот рыбы больше и не осталось почти, а тут в Муравейнике у вас ещё всё по-старому, всё девственно так сказать.
     - Я не пойду.
     - Не пойдёшь ты, так я другого подыщу, хоть и мало вас тут осталось, всё по городам поразъехались, а всё равно есть. Только ты учти, вот с прошлого раза пополнил свой бюджет семейный, купил люстру жене на день рождения, всё село к тебе в гости ходило, и жена вроде как милей стала, хату сразу затопила да состряпала для тебя чего горяченького, а теперь деньгу свою пропил уж, жена твоя к другому стряпать ходит и не только стряпать, ты учти, я в таких делах лучше разбираюсь:
     - Пошел вон, сопляк.
     - Я то пойду, мне не сложно, только жалко тебя, совсем ведь сопьёшься. Жена бросит, больше тебе дураку никто не поможет, она ведь тебя любит, души не чает. Помнишь как тебя трактором в школе ещё дорбалызнуло, когда прицеп цеплял. Тебя конечно в больнице собрали-то по частям, да только с головушкой у тебя точно не всё в порядке стало, сидел как истукан, ничего не соображая, да только когда солнце всходило улыбался и радовался ему. А она как дала тебе первому, так верной и осталась, не бросила, выходила тебя. Кто знает, чтоб с тобой сталось-то, если бы не она, всё ночами за тобой присматривала, чтоб не испугался чего ещё, а утром на рассвете вместе с тобой восходу радовалась, так в чувства тебя и привела понемногу, да только не любишь ты её, не любишь, как она тебя.
     - Пошел вон. Не тревожь меня, а коль надобно, так я тебя за шкирку сейчас и выкину, сопляк.
     - Да нет, спасибо, я и сам пойду, вон ещё три хаты впереди, все со мной на дело пойдут, динамит то только у меня есть, а лодки у вас в селе у каждого в наличии имеются, только жалко мне тебя, уйдёт Светка, загнёшься ведь.
     - Ты говоришь динамит нынче только у тебя есть, так получается?
     - Во, теперь вижу я в тебе искру благодарности.
     - Погоди, погоди. А что с рыбой-то, у тебя заказ на сколько?
     - На триста кило.
     - На триста значит, очень не плохо, только за раз нам не поднять, не те времена ныне пошли, а за два раза думаю получится.
     - Вот и я говорю, погодка то отличная-прохлада, дождь моросит, рыба за день не испортится, а за два дня мы уж заказик и исполним.
     - А сколько мне перепадёт.
     - Ну, рублей двести.
     - Сколько? Это за триста кил!
     - А ты как думал, сам говорил, что времена нынче не те пошли.
     - Так ведь на рынке рыба сейчас по 12 за кило!
     - Это на рынке, а у меня заказ, там ведь и между собой они поделить должны, чтобы нам разрешение дать, не понимаешь что ли, мне динамиту прикупить нужно, рыбу до Новгорода Стервятского довезти, а не дай бог по дороге кто остановит, мне ведь опять делиться нужно будет, а ты ни чем не рискуешь, возьмёшь свои деньги, всё шито-крыто и в карман.
     - Так-то оно так, но по 12 рублей за триста килограмм-это больше трёх тысяч выходит, пускай меня, тебя и этих самых, ну ты понимаешь, на троих поделить, значит по тысяче, но не двести.
     - Как хочешь, я дальше пошел.
     - Погоди, я согласен, жалко только Муравейники, будет тут скоро всё также как и в Лескокрюжках, точнее ничего не будет.
     - Ты на себя зло-то не держи. Вот ведь и в городе заводами и фабриками природу губят, на машинах ездют, моют их потом всё в воду, в реку. Рыба вся травится! А в Сумеках ты был, так у них "Сумекихимпром", предприятие такое, они двуокисью титана, так кажись называется, столько земель погубили, что на них можно было бы озёр понаделать на миллионы тонн водоизмещения, для миллиардов рыб было бы где жить, а ведь нет. Ходют на работу гроши свои зарабатывают, побольше конечно, чем мы, но ведь и гадют больше. Ты пойми, я тебе зла не желаю, но жизнь у нас такая-урвёшь у природы побольше и коль не поймают-то молодец, и все тебя уважают, а коль поймают, то уж ничего ты им не объяснишь, что звери они такие же, что варвары они такие же, что нечисть с себя сперва смывать надобно, а потом и на других посматривать.
     - Я согласен. Когда?
     * * *
     Я разжал бутыляху, зажатую как в тиски моими клешнями, и стукнул кулаком по столу. Какая дрянь, что же со мной было потом? Тьфу ты! Толи по башке меня дербалызнул кто, толи нечай в воду свалился, не помню. Я пошарил глазами по столу в поисках закуси, ничего не было кроме соли и перца горошком. Я зачерпнул щипотку соли и высыпал себе на язык. Странно, сладкая. В жизни так много сладкого: сладкий воздух, горчица сладкая, чечевица и клюква, водочка сладкая, сладкая вода в колодце и сломанная соломка на лугу, сладкий восход и вечернее зарево, сладкий и хлеб и даже земля в огороде и та сладкая. Только соль эта поганая, солёная блин, и ничего больше в хате нет, кроме черного перца, тоже кстати не сладкого. Я вскочил с табуретки и ноги легко понесли меня в парашу, всё таки действия опережают мысль, а не наоборот. Я стал над благоухающим отверстием и долго распоясывал фуфайку, крепко-накрепко пришпандоренную ремешком. Я уставился в деревянную стенку с трещинками между годовыми кольцами от усыхания. Кольца очень похожи на волны, на раскаты прибоя по раскаленному весенним солнцем льду, лёд чёрный и трухлый, коварный и подлый, темный:
     * * *
     Тишина. Сумерки спустились на воду. Скоро стемнеет. Вот оно.
     Дрожь кратко пробегает по ногам и ударяет в зубы, от туда эхом перекатывается к горлу и застряёт в нем, немного покалывая и звеня. Вибрация утихает, но не до конца. Тело замирает, как у хищника, почуявшего запах жертвы, сковывается и напрягается до предела, полностью готовое к атаке и бойне. Столбы воды как атомные грибы вырастают один за другим, как волна болельщиков на стадионе, и угасают.
     - Ну, чего стоишь, очумелый! Греби, греби, мать твою, что зазевался, я тебя так просто с собой на дело брал или за помощью, как думаешь?
     - Не нравится мне это.
     - А думаешь мне нравится, во смотри, смотри по правому борту кила не четыре идёт, красавица, хватай её.
     - Первая есть.
     - Смотри слева и там, вверх по течении. Ты греби, а я только лодку направлять буду.
     - Гребу я, гребу.
     И река, и небо, и весь заливной луг потонул в темноте. Рыбы мы больше не видели, хотя вниз по течению много поплыло, мы бы её и догнали, но там уже другое село и не стоило нам туда соваться. Мы погребли вверх по течению, и берега перестали пролетать мимо лодки, а медленно, как караван верблюдов, тащились, пугая причудливыми силуэтами колючек. Мы взвесили рыбу. Оказалось всего 130 кг, странно, а в лодке, как казалось, был не малый груз.
     - Санька, а Санька, что же нам делать мы так до завтра ни как триста кил не подымем?
     - А что-да ничего. Завтра на рассвете заложим две ямы: одну выше другой. Сначала там бахнет, а потом на той, которая ближе к нам. Рыба пойдёт вниз по течению, и у нас будет как минимум в два раза больше рыбы, чем сегодня, так мы заказ и выполним.
     - А зачем нам в два раза больше, нам ведь всего чуть больше, чем сегодня надобно?
     - Так ведь если триста не будет, никто у меня заказ-то и не примет.
     - А если больше?
     - Не знаю, думаю никто у нас излишек не заберёт, мы договаривались о точном количестве.
     - То есть как, нам рыбу выбросить потом?
     - Почему же выбросить, засолишь, и будет тебе?
     - Да, но ведь ты рыбу сначала в Новгород Стервятский повезёшь, попробуешь продать, а потом назад, она ведь испортится, почто её потом солить пропавшую-то?
     - Не умничай, не засолишь, значит выкинешь, ишь взбрендело ему в голову выбирать больше рыбы ловить или меньше, ты заказ сначала выполни, а потом уж размышляй чего с рыбой да деньгами делать.
     - Жалко ведь, рыбу, понимаешь, мы бы продали сколько по заказу, а остаток бы на следующий раз оставили в живых, понимаешь.
     - Ишь, какой чистоплотный стал, совесть тебя не грызёт ещё? Мы ведь и так не всю рыбу из воды достаём, дай бог, чтоб хотя бы десятая часть на поверхность поднялась, а сколько её по дну да в толще воды волочится, а сколько мы мелочи пропускаем, нам то только товарняк нужен.
     - Варвары мы!
     - Я такой же варвар, как и ты, а будешь много болтать, так я первый в Новгород Стервятский схожу, да жалобу на тебя накатаю, что рыбу глушил. А меня скажу, силой заставил.
     - Так ведь наоборот всё было!
     - Это уж в Новгороде Стервятском и без тебя решат.
     - Не, ты не варвар, ты жлоб, пацюган неподстёганный, сопляк!
     - Тише, тише. Вот завтра дело доделаешь, коль уже взялся, а тогда думай что хочешь, если конечно долю свою заполучить желание есть, а нет-так иди жалуйся в Новгород Стервятский, а я вон по хатам пройдусь, сколько тут-совсем немного добрать осталось.
     - Ладно, утихомирься. Я только ещё спросить хочу: завтра ведь выходной, из Сумек кажись рыбачьё наехало, видал из домика рыбацкого дымок валил? Так вот, как же мы на ямах-то на тех взрывать будем, коль они нас увидят.
     - Не увидят, не боись. Мы засветло встанем, динамит в воду, они ещё спать будут, бахнет тихонько, рыбаки только на другой бок перевернуться, а когда встанут рыба уже вниз по течению пойдёт, там мы её соберём и всё шито крыто.
     - А если не выйдет?
     - Типун тебе на язык! Нечего тут разглагольствовать, спать пора, ты мне завтра свежий нужен, работящий, спи!
     * * *
     Я долил весь остаток в благовонную яму, запоясал рубаху и фуфайку в штаны, и вернулся к дому. Зашел на кухню, допил остаток бутылки одним махом. Вдруг собака залаяла, послышался скрежет калитки. "Моська сидеть!",-крикнул я выбегая на улицу. Моська вертелась в двух шагах от калитки, мотыляя хвостом так, что грязь летела по сторонам, а в калитке стояла Светка, вся мокрая толи от дождя, то ли от слёз!
     - Живой Митька, живой, слава богу!-кинулась меня обнимать.
     - Чево расхныкалась, ну хорош! Чё мне мёртвым то быть! Куда теперь шляться ходила, выкладывай, почему хата не натоплена, жрать нечего!
     - Митька, Митенька, так мне рассказали что поймали вас с Сашкой Зажлобным-то, повязали за взрывчатку! И никуда я Митька шляться не ходила, а на ферму в Лескокрюжки вот уж месяц как на работу хожу, только далеко до туда ходить. Семнадцать километров-то, а здесь в Муравейнике и работать-то негде, там я коров подою вечером и утром, а чтоб не ходить туда-сюда у подружки ночую, али ты совсем голову потерял и не помнишь, что целый месяц меня ночью нет, а только под утро возвращаюсь. Или думал что гулять куда хожу? Так мне кроме тебя никто не нужен, я с тобой всегда буду, зря что ли тебя с того света выходила, ты ведь помнишь, что мы с тобой в школе делали, как любили друг-друга, так почто мне другой. Кушать я тебе всегда к обеду готовлю, горяченького, ты как раз просыпаешься. А последние три дня я и не знаю, куда делся ты. Я то думала, на охоту куда подался или на рыбалку, только не было тебя. Ждала, что вернёшься. А вчера в Новгород Стервятский поехала, там Санька поймали за браконьерство, посадить хотят. Он за одну ночь почти пять тонн рыбы угробил, ты не поверишь, и всем говорит, что заказ у него от начальника рыбоохраны, а врёт ведь. Начальник-то его как облупленного знает. Пять раз ловил уже, да отпускал, а в последний раз хотел уже арестовать негодяя, а потом подумал, что дети у него маленькие, да отпустил. Но обещал, что если ещё раз увидит в Лескокрюжках с динамитом, то задерживать не будет, а так по ночи пристрелит как собаку, пускай и его посадют потом, только варварства он такого больше терпеть не смог бы. Так этот Санька и поперся в Муравейник наш, никто его здесь прежде с динамитом не видывал. Но на беду его приехали из Сумек рыбаки отдохнуть и поймали его истукана на горячем, в суд подали. Вот его и задержали. А я дура, подумала ты с ним рыбу взрывал, думала и тебя повязали или пристрелили чего ещё хуже. Зря я в Лескокрюжки на работу устроилась, уж лучше бы с тобой здесь была, зачем нам эти деньги, ведь люстру мы уже купили и ничего нам больше в дом и не надо.
     Долго она ещё галдела как сорока, как сорокушка моя милая, а я всё вспомнил. Вспомнил как мы обе ямы заминировали, а когда возле домика рыбацкого проплывали, то рыбацюга один помочиться вышел и нас заметил. Я бы с радостью бомбёжку остановил, но куда уж, всё на дне: И в это время как раз заряды хлопать один за одним начали. Сразу раскусил нас рыбачок и давай друга своего на ноги поднимать. А рыба так и прет из-под лодки, лещи один в один по два три килограмма. Мы динамит прямо в яму запузырили и кто знал, что косяк леща как раз на зимовку сюда заполз, нам-то всего 170 кил надобно было.
     Я присел на весло и грёб нахрен поскорей, а Санька тупица ловил лещей и кричал: "Погоди! Не так быстро, не поспеваю я лещей-то хватать!" Я молча грёб дальше только наращивая скорость, рыбаки на берегу явно закопошились и уже спустили лодку на воду-мотор. У них был мотор на лодке, этого я точно предусмотреть не мог. Теперь хоть греби, хоть не греби, если захотят всё равно настигнут. Я невероятно запыхался, лодка на половину была закидана лещом и грести становилось всё тяжелее и тяжелее.
     - Хватит Санька, хватит и на заказ на твой и на засолку
     - Как? Сам же говорил, что рыбу бросать нельзя, по-варварски, не по-человечески.
     - Нас сейчас догонят, бери весло и греби, что есть сил.
     За спиной загудел мотор, и два сопляка летели в нашу сторону.
     Ребята были совсем молодые: лет по двадцать. Будь под мотором мужики уже давно срубил бы веслом по башкам, а так не знаю что и делать, остановиться прощения попросить, так оно им не надо. Смотрю Санька уже сам веслом наворачивает, прямо пар из носа и ушей валит. Перестань Санёк, уж близко они, никуда не денемся.
     - Не денемся?! Щас я им покажу, чем мы кабанов валим,-просипел он, вытягивая из-под фуфайки обрез.
     - Стой, ты что, за рыбу человека убить готов, постой, они же такие, как и ты, перестань!
     Морда у Санька вмиг одичала, он трясущимися руками подавал пулю в патронник и под нос бурчал не своим голосом:
     - Я на нары не собираюсь, меня вот как собаку в Лескокрюжках пришили бы и не подумали даже, кому потом дочурок моих кормить да воспитывать. Мелкие они у меня совсем, одной шесть, а старшей восемь, куда они без меня? Плевать мне на всех, мне свою шкуру спасать надо!
     Я долго думать не люблю, вредно мне: чем больше думаю, тем глупее решение принимаю. Я достал весло и увалил с размаху по обрезу. Обрез влетел в борт лодки, звякнул и шлёпнулся в воду.
     - Ах ты пидар, ох и пидар же ты Митька, жаль что своими руками тебя по детству не придушил.
     - Врукопашную лучше, -перебил я,-так и тише и надёжней, мы и не таких валили, а ружьишко твоё я завтра достану, здесь течения нет, как на дне ляжет, так и будет смиренно часа своего дожидаться.
     - Мужики, вы совсем с головой не дружите!-заорал в нашу сторону один из лодки, дохлый хрыщь в красной куртке, в голосе его звучала дикая злоба. На его лице была простая растерянность, какая бывает у проснувшихся в лагере пацанят, разбуженных соседями по отряду во время тихого часа, а в ответ: "Мам, я ещё чуть-чуть полежу".
     Я сидел сложа руки и смотрел между парнями, Санька наяривал на весле, все ещё в надежде оторваться от преследователей.
     - Мужики, я с вами разговариваю! Вы от куда, вообще!-в голосе проснулись ноты уверенности в правоте свих действий, я был готов перелопатить их веслом, только бы подошли на доступное расстояние, ну давай, ближе, ближе.
     - Да, местные мы!-заорал Санька. "Какой же ты местный, падло,-подумал я,-ты же из Лескокрюжек, это я местный и меня скорей найдут, так чего же ты рас3,14изделся?"
     Моторка подлетала к нам вплотную, на носу этот, в красной куртке, держал подсаку до верху набитую лещами.
     - Забирайте рыбу свою позорную, почто всю реку сгубили, а? А теперь не завершив дело сваливаете, вчера яму внизу рванули, сегодня; да сколько вас терпеть можно-стрелять таких надо, в воду бросать, как Герасим делал, по уму, пока маленькие-топил несмышлёнышей, а тут на тебе-повырастали.
     - У нас заказ, заказ у нас да-а-а, заказ, во как, - мямлил Санёк.
     Моторка пришвартовалась боком, Санька, дрожа руками и головой, вытворял несуразные пируэты, вроде как пытался грести, отталкивать моторку и выбрасывать рыбу за борт одновременно.
     За мотором сидел ещё один хрыщ, пындюрный такой, постарше первого, правая рука у него была заброшена под куртку в районе пояса, как будто держал там что-то не большое и был готов достать в любой момент. Левая рука искусно управляла мотором, так что лодка на всей скорости развернулась и стала борт-бортом к нашей. Он ничего не говорил и это меня пугало. Хрыщ оказался не таким уж хилым, даже наоборот, через куртку просматривались грубые мышцы, а шея была невероятно крепкой, как палено. Хрыщ сгорбился, заглушил мотор и посмотрел сначала на Санька, а потом на меня, прямо в глаза! Лучше бы он лупасил меня веслом до смерти, лучше бы он придушил меня или утопил в ледяной воде, но не смотрел как сейчас. Его усталые глаза были полны печалью о происходящем. Под глазами были налитые свинцом подушки, по глазному яблоку кофейного цвета пробегали множественные паутинки лопнувших сосудов, сливавшихся в общую массу в ямке у носа. В глазах не было той ненависти, которая сидела в голосе первого, нет, может и была, но намного больше было скорби о том, что ничего вернуть в обычное русло уже нельзя: нельзя оживить лещей, нельзя восстановить тот баланс, который пребывал в реках до появления сетей, динамита, электроудочек, похоже, он знал и о "Сумикихимпром", знал ещё о многом-многом, что мне и не представлялось никогда пагубным и вредоносным. Он совсем молодой, ему также двадцать, может двадцать пять и не больше, но выглядел он во много раз старше и печальней. Наверное, жизнь в городе также не простая, горожане тоже лезут в авантюры, осознавая риск и опасность, скоротечность и безысходность своего существования. Я понял, что все мы в одной карусели, в одной упряжке. Только откуда у людей появляются такие умозаключения-что если гадит твой сосед, то тебе нужно не прибрать за ним, а нагадить как минимум в два раза больше, просто, если всем гадить, так откуда возьмется чистота и порядок? Эх, если бы каждый присматривал за порядком хотя бы вокруг самого себя, всё остальное, наверно, природа доприбирала бы сама. Так просто-вот моё село Миравейник, и я как муравей должен в нём быть хозяином, по песчинке собирать и строить, строить и налаживать, налаживать и ухаживать, чтобы не дай бог чего пошло не так. Это утопия, утопия такая же, как и мир, в котором мы живём. "Не так ли?!"-прокричал я последние слова своих мыслей.
     - Что, не так ли?-спросил меня угрюмый хрыщ.
     - Я так, просто!-сказал я, немного охладев.
     - Что просто, просто ничего не бывает, у тебя есть вопрос, так спроси, -сказал угрюмый, повысив голос.
      Мне совершенно расхотелось валить его веслом, и я боялся, чтобы Санёк Зажлобный не сделал этого первым, хотя, по-моему, он совсем потерял контроль над собой.
     - Что самое главное в жизни?-выпалил я.
     - То, что Материя проявляет изобретательность,-спокойно ответил унылый.
     - То есть?-переспросил я.
     - То есть ты задал слишком сложный вопрос и получил на него слишком сложный ответ. Будь проще и не терзай себя вселенскими вопросами, прибрал бы за собой сначала.
     Я сидел как истукан и блымал невпопад глазами, я даже не замечал этого. Да, прибрать за собой было бы здорово, прибрать мертвых лещей, чтобы они не заразили другую рыбу, прибрать из Муравейника этого Санька, прибрать всех других браконьеров вслед за собой.
     - Хорошо я так и сделаю.
     - Этого мало, нужно действительно сделать.
     - Сделаю я, сделаю, не я, так дети мои продолжат, но закончат, сделают: я, они, мы все сделаем, но сделаем, обещаю,-я произвольно стучал веслом по бурту лодки в такт свих слов.
     Угрюмый достал правую руку из-под куртки и вытащил пачку сигарет. Глубоко затянулся и сказал.
     - Кир, погнали от седа, смерть пришла в Муравейник, также как и в Лескокрюжки, и в Новгород Стервятский, и в Сумеки в своё время. Дёрнуть что ли на Горошкинцы или вообще на Волгину Матушку.
     - Поехали, Цан, здесь нам уже ничего не светит.
     * * *
     Я так и стучал веслом по борту, стучал и стучал, а когда посмотрел на Санька, то его уж не было, а на его месте вырисовывался силуэт люстры, в руке у меня вместо весла была допитая бутылка, а сам я лежал на полу в центральной комнате, ибо ни в других комнатах моей хаты, ни в других хатах моего села люстры больше нет.
     
     Я подпрыгнул на ноги, на мне была всё та же запачканная фуфайка и грязные бурки. Я затопил хату, выбежал на улицу и вылил на себя ведро холодной воды. Мне больше не хотелось вспоминать, каким образом я очутился на полу в гостиной. В голове у меня всё смешалось настоящее и вымышленное, а я этого больше всего боюсь. Я решил, что буду принимать за настоящее все, что со мной случалось прежде, не важно в действительности или нет.
     Вернувшись в хату, я помыл пол в гостиной и состряпал яичницу. В дом вошла моя Светка с кошелкой грибов и замерла. Я подошел и поцеловал её румяные губы. Кошелка упала и грибы покатились по только что вымытому полу.
     - Светка, любимая моя, не стоит больше в Лескокрюжки ходить да коров доить, далеко это, да и деньги нам не нужны, у нас тут всего и так вдоволь в Муравейниках наших, главное чтоб порядок был.
     - Митька, Митенька,-плакала она,-от куда ты знаешь, что я в Лескокрюжки на заработки хожу, я ведь тебе говорила, что к подружке хожу, кто тебе правду рассказал и чего ты в хате прибрался и натопил?
     - Не важно, Свет, не важно:
     Дверь скрипнула и отворилась, теперь в дверях стоял Санька, довольный как слон. Переминался с ноги на ногу и всё побаивался завести при Светке разговор.
     - Говори, что стал!-прикрикнул я.
     - Да вот хотел дело тебе предложить, есть у меня заказик один.
     - Нечего за гроши Митьку моего по лесам да рекам на дела ваши лихие бросать,-накинулась Светка.
     - Ну как хочешь, только учти, динамит-то только у меня есть, а лодок в вашем селе у каждой хаты навалом.
     - Пойди пройдись сопляк, по всем хатам пройдись, только учти, я завтра с утра меж ямами ходить с ружьём буду, и не дай бог тебя на воде с динамитом встречу, пристрелю как собаку, а потом пускай разбираются кто прав, а кто нет. Только дочурок своих пожалел бы, мелкие они у тебя, ты бы лучше в Муравейник не лез, а у себя в Лескокрюжках коров доил, так хоть бы на приданое насобирал чего. Рыбу сегодня взорвёшь, а завтра её ни удкой, ни сетью, ни чем уж не поймать, ведь кроме воды мёртвой по реке только бутылки пластиковые плавать будут. Ты вот что, лучше у себя в Лескокрюжках реку охраняй, а я здесь у себя присматривать буду, глядишь и внуки наши ещё сомятинки да леща со щукой отведают, а так, суди конечно сам:
(с)Дом Рыбака - 2006